Мне иногда говорят, что коли я живу в Америке и работаю в американской компании, то значит я прекрасно говорю по-английски. Это не совсем так.

Так иногда получается, что некоторые люди вовсе не имеют таланта к языкам. К их числу отношусь и я. Мои отношения с английским языком сложно было назвать интимными очень многие годы. Как и многие дети, я начал изучать английский язык в школе. Учился я в самых наипростейших школах, где детей начинали мучить неведомыми заморскими закорючками лишь с пятого класса. Нас поместили в узкий кабинет с одним окном, усадили за старинные столы и привели нам даму преклонного возраста в очках. Первые несколько недель наша новая и первая учительница английского языка рассказывала, как она всю жизнь преподавала в университете. Мне, пятикласснику, университет казался чем-то недостижимым и сакральным. Учительница нам поведала, что сам директор школы некими изощренными интригами и махинациями заманил-таки ее в нашу школу, и вот теперь она с нами, и будет сеять разумное доброе вечное. Пожалуй, это все, что я вынес из наших занятий по английскому языку за пятый класс.

Потом я переехал в другой город и оказался в новой школе. Там учителя английского языка менялись у нас примерно раз в два года. В учебниках было написано то про мальчика, который вдруг приехал в Лондон и стал там жить с какими-то неизвестными людьми, то про девочку, которая приехала в Австралию и тоже там где-то с кем-то жила. Причем жизнь их была скучна и однообразна: какие-то друзья по переписке, зоопарки, театры и семейные ужины. Никакого чада кутежа и адового угара. Каждый раз страницы учебника вселяли в меня ужасную тоску и непонимание образа их жизни. Все эти годы английский язык был для меня чем-то искусственным, абсолютно неживым и оторванным от реальной жизни. Он появлялся на моем горизонте лишь пару раз в неделю на сорок минут, а потом бесследно исчезал, чему я был несказанно рад. В душе я, конечно, подозревал, что английский язык на самом деле вполне себе живой, и вообще знание иностранного языка не было бы лишним. Особенно это понимание стало приходить в старших классах. Но в это прекрасное время приходят еще и другие понимания, мысли и заботы, которые обычно затмевают первые. В десятом классе успеваемость моя заметно снизилась. Однако несмотря на мое прохладное отношение к иностранным языкам меня за каким-то чертом регулярно отправляли на школьные олимпиады по английскому. Я искренне не понимал, зачем учителя это делали, и каждый раз старался вежливо отказаться. К сожалению, получалось не всегда, и я оказывался в одном кабинете с энергичными буквоедами, которые шурша шоколадными обертками лихо переводили туда-сюда тексты и тараторили как ни в чем ни бывало. Я сидел положенные пару часов, размышлял о жизни и смотрел в окно. Но основная беда была в том, что в конце каждый должен был рассказать что-то на английском языке. Я говорил, что устал и разговаривать больше не способен даже на русском языке. Они подбадривали и говорили, что я смогу. Я говорил, что я вообще не говорю по-английски, и решительно не понимаю, зачем я здесь нахожусь. Они подбадривали и говорили, что я смогу. В те моменты я жалел, что не знаю никаких ругательств на английском языке. Они бы мне очень пригодились. Я мычал что-то себе под нос, и экзекуция скоро прекращалась. К концу школы мой английский язык обогатился знанием таблицы времен английского языка, пользоваться которой я в сущности не умел.

А потом я стал студентом, где на первом курсе нескончаемый поток математики смыл тот легкий налет английского языка, что я имел после школы. Английский начался лишь на втором курсе и продолжался ровно два семестра. И это было мучительно долго. Учебник был наполнен непонятными комбинациями таких же непонятных слов. К тому же выяснилось, что помимо тех пресловутых двенадцати времен, в английском языке есть еще много других грамматических конструкций. Это меня несколько огорчило. Английский опять был оторван от жизни. На экзамене нужно было поговорить. Для меня это была пытка. Преподаватель подбадривала и говорила, что я смогу. А я уже не мог сказать, что ничего не знаю, и не понимаю, что здесь делаю, поэтому приходилось сразу что-то бубнить. Заветная запись в зачетке положила конец моему долгому и мучительному академическому изучению языка Шекспира и Байрона.

Дальше началось изучение практическое. На должность поступил на третьем курсе - стал инженером-программистом. Помимо нажимания кнопок мне приходилось заниматься чтением специальной литературы и разной документации, которые в большинстве своем были на английском языке. В виду наличия отсутствия таланта да и простого интереса слова иностранные запоминались плохо и всегда нужно было пользоваться словарем. Однако спустя какое-то время читать я кое-как попривык.

Вот университет позади, дурная голова ногам покоя не дает, и одним прекрасным январским утром я приезжаю в славный город Санкт-Петербург. Надо искать работу. Конечно, по специальности - нажимать кнопки. Пригласили на собеседование в американскую контору. Пять часов решали с ними задачки за алгоритмы и просто мило общались на разные технические темы. В конце мой будущий менеджер Илья говорит мне:

  • Чуть не забыл. А как у тебя с английским?

  • Так себе, - отвечаю. - Откровенно говоря, совсем плохо.

  • Ну давай поговорим с тобой.

  • Нет, - говорю. - Лучше не надо.

А сам думаю: лучше молчать и казаться идиотом, чем заговорить и развеять все сомнения.

  • Ладно … - говорит. - Ну а на письмо сможешь ответить?

  • А сколько времени дается?

  • Ну за день хорошо бы ответить.

  • За день, - говорю, - отвечу.

На том и договорились - взяли меня на работу. Стали мне письма от заморских коллег приходить, надо было на них отвечать. Порой даже и со словарем не понимал, что от меня хотят. К менеджеру приду, скажу ему, что ни бельмеса не понимаю бусурман этих, туды их в качель. Что этот гражданин хотел сим письмом мне сообщить? Менеджер сам не переводил, но наводящие вопросы задавал. Приходилось самому думать, а потом на письма отвечать. Так потихоньку и писать вроде попривык.

Первое время с заморскими коллегами я исключительно в переписке общался. А с местными, понятное дело, по-русски. Но порой иностранные подданные к нам наезжали в командировки, и с ними-таки волей-неволей приходилось по-английски общаться. В иностранной культуре принято на деловые обеды ходить. Вот однажды меня и моего коллегу наш заморский гость позвал обедать. Ну я подумал, на метро доедем до реторации, а гость в отказ. Говорит, я в метро ваше не полезу, не менеджерское это дело в метро околачиваться. Предлагает мне, значит, таксомотор вызвать. И время называет, когда ему надо обратно быть, ибо у него собрание назначено. На всю жизнь запомнил - 13:30. Ну вы знаете, как эти два числа произносятся по-английски - thirteen thirty. Я и сейчас числа на слух тяжело воспринимаю, а тогда меня это “thirteen thirty” просто убило. Мы стояли в приемной нашего офиса, и мой заморский коллега медленно и внятно несколько раз произносил заветное время. А я не мог его понять. В приемной сидели Юля и Саша, и я пару раз беспомощно бросал на них взгляд, в котором было непонимание и нотки отчаяния. Быстро соображая, который сейчас час, сколько времени может занять обед, и с какой скоростью способен жевать иностранный господин, я сделал предположение, что надо быть обратно в половине второго. По дороге в ресторан я размышлял, как же тяжело быть идиотом. К счастью, мой коллега Александр, с которым мы обедали нашего зарубежного коллегу, говорил по-английски куда лучше меня, и на его плечи легла почетная обязанность поддержания беседы, с чем он прекрасно справился. Я же в основном пытался просто понимать и многозначительно кивал. Помните пословицу “Когда я ем, я глух и нем?”. В тот раз мне впервые хотелось ей следовать.

Один раз к нам приехала целая компания довольно высокопоставленных американских коллег. В ознаменование этого приезда, руководство щедро арендовало судно, которое напоминало паром переделанный в плавучий ресторан. На крытой палубе вдоль стен располагались столики с диванчиками, один из которых был занят нами. Один из высокопоставленных командированных переходил от одного стола к другому, со всеми знакомился и выпивал. Мы сидели небольшой компанией и этот ритуал заметили слишком поздно. Иностранный подданный подошел к нам и с улыбкой что-то сказал на чистом английском языке. Наш английский язык позволял там лишь улыбаться в ответ и молчать. К счастью, среди нас оказался Дима, который говорил по-английски, и который проболтал с нашим посетителем около десяти минут. Мы ему посильно помогали нашими улыбками. После трогательных прощаний и удаления нашего гостя, Вера справедливо заметила:

  • Кружок дебилов …

Наш работодатель видимо понимал всю глубину трагизма связанную с незнанием английского языка и посильно предпринимал меры. Сотрудникам предлагалось дважды в неделю на бесплатной и добровольной основе посещать занятия по английскому языку, вели которые преподаватели-носители языка. Быстро поняв, что надо учиться говорить, я стал старательно посещать эти занятия. Здесь мое обучение и, что самое важное, отношение к нему стали совершенно иными. Теперь, когда жареный петух-таки клюнул в задницу, мне хотелось изучать английский язык. Появилась мотивация, а с ней небольшие, но успехи. Английский язык перестал жить в параллельной вселенной, теперь он был здесь рядом, каждый день я им пользовался и каждый день ощущал необходимость его изучения. Не было больше никаких абстрактных девочек в Австралии и мальчиков в Великобритании. Мы изучали тот английский язык, которые используются повседневно. Например, мы вовсе не учили все эти двенадцать времен. Ведь оказалось, что в жизни часто используется лишь половина из них. И еще какой-то набор других конструкций. И мы изучали их из года в год. Одни и те же. И слова стали запоминаться лучше, когда их необходимо было использовать не только на уроках.

Как я уже упоминал, преподаватели были носителями языка. Когда я изучал английский в школе и университете, то наши преподаватели были русскими, у которых английский не был родным языком. Меня всегда мучило сомнение - а откуда они знают, как правильно надо говорить? Может быть они такие же бестолковые, как и я, только тщательно это скрывают? Мысли эти не давали мне покоя и подрывали мое доверие к преподавателям. А теперь наш преподаватель - американец. И сомнения пропадали. И уверенность приходила. И вообще мне очень повезло с преподавателем и его подходом. У нас все так же были учебники, рабочие тетради, контрольные даже иногда случались. Но он нас учил именно говорить. Худо-бедно, как можешь, но говори. А если была какая-то тема для обсуждения, то мы могли все занятие всей группой ее обсуждать, спорить даже порой, и ни разу не открыть учебники. С годам занятия такого формата все учащались. Поначалу наш преподаватель задавал нам домашние задания, а потом мы их вместе проверяли. Но не видя в нас энтузиазма к домашним заданиям он и вовсе перестал о них спрашивать. Я впервые полюбил занятия по английскому языку, потому что я шел туда, чтобы поговорить с интересными людьми на интересные темы.

Спустя несколько лет, после того как я устроился на работу в американскую компанию, к нам в Питер приехал наш главный начальник. Мой менеджер Илья хотел, чтобы я непременно с ним пообщался. В расписании начальника было зарезервировано время для меня. Менеджер проводил предполетный инструктаж и решил протестировать мое знание английского языка:

  • Как у тебя с английским сейчас?

  • Так себе, - говорю - хотелось бы лучше.

  • Ну расскажи мне, что-нибудь про security.

Это я по работе security’ей всякой занимаюсь. Начал ему повествовать. Через пару минут он меня прервал:

  • Мне кажется, ты прибедняешься. - говорит.

Мне всегда было сложно понимать, что мне говорят. Словарный запас скудный, уши видимо плохо слышат, ну и в голове все услышанное похоже как-то туговато переваривается. На работе еще ничего - там вроде попривык к словам. Баги, тесты, фиксы - все понятно вроде. Но вот бытовой английский это просто беда. Простой поход в американское учреждение общепита может превратиться в настоящую экзекуцию. Придешь туда - встречают, интересуются, как у меня дела. Много времени прошло, пока я начал все это просто игнорировать. Дальше сажают за стол и выдают меню. В меню и не знаешь, куда посмотреть. Слов столько, что мне и за полчаса было не прочитать. Да все непонятные. Главное, совершенно неясно, где там какие-нибудь закуски, а где настоящие полновесные обеды. Сижу и гадаю каждый раз, и переживаю тихо, как бы конфуз какой не вышел, ручками потными меню кручу туда-сюда. Является официант и начинает говорить, какое у них сегодня блюдо особенное, в чем его особенность заключается, и вообще, как сегодня прекрасно за окном. Сижу и слушаю, киваю, улыбаюсь. Сам про себя думаю, хоть бы вопросов поменьше задавал, гад … Почти наугад выбираю, что же буду есть. Стейк это вроде простой кусок мяса … не должен быть салатиком. Стейк хочу! - говорю ему и пальцем в меню тычу для надежности. А сам про себя думаю, какой я молодец, как я правильно выбрал блюдо попроще. Тут официант невозмутимо спрашивает, как я желаю, чтоб этот самый стейк приготовили. Вот тебе на, думаю … Понятно, что я и знать не знаю, как его там можно готовить. Ну официант видит мое затруднение и начинает перечислять: medium rare, medium, medium done и разные другие варианты. Думает, что мне от этого сильно легче стало. Ну medium это вроде где-то посередине - валяй медиум … Думаю, легко отделался. Не тут-то было. Официант говорит, там еще пара гарниров к стейку прилагается, вон там мелкими буквами написано - выбирайте, пожалуйста! Господи, доколе это все будет продолжаться! Мне бы все большие буквы прочитать успеть, а тут еще и маленькие оказывается есть. Читаю. Овощи жареные, помидоры трех видов оказывается существуют, картошка тоже удивляет разнообразием … Тычу пальцем, говорю, несите эти вот помидоры да картошку … И так каждый раз …

После нескольких лет после начала моего героического изучения практического английского языка, в наш проект стали нанимать жителей дружественной нам Индии. Это мероприятие не обошло стороной и меня. Мне была поручена почетная миссия по обучению свеженанятых индийских инженеров в количестве четырех человек. Мною был написан обучающий материал, ведь сносно писать я к тому времени я уже умел, ну или мне так казалось. Также был составлен и утвержден план по обучению новобранцев, в который входили ежедневные собрания посредством телефонного аппарата. Мне тогда казалось, что говорить, я уже тоже умел. На первом телефонном свидании с моими подопечными я бодро стал выливать на них ведра новой информации, а в конце имел неосторожность спросить, есть ли у них вопросы. Вопросы были. И были эти вопросы на немного специфической версии английского языка. И эту версию, а значит и сами вопросы, я решительно не понимал, но и бросить на произвол судьбы неокрепших индийских инженеров мне не позволяла совесть. Имея какие-то навыки программирования, я решил пойти итеративным путем. После выслушивания вопроса я делал предположение о его смысле и спрашивал вопрошающего, правильно ли я его понял. Как правило, мое предположение относительно вопроса было не совсем верным. Тогда я просил вопрошающего повторить его вопрос и опять делал предположение. Так спустя несколько итераций мы выясняли суть вопроса, и я на него наконец-то отвечал. Надо отдать должное терпению и пониманию моих индийских коллег - они ведь тоже были вынуждены приспосабливаться к той весьма специфической версии английского языка в моем исполнении.

Однако постепенно количество итераций с вопросами уменьшалось, и спустя пару недель мы уже довольно сносно друг друга понимали. Я наконец-то расслабился и начал развлекаться. Развлечение это заключалось в приглашении моих питерских коллег на наши телефонные разговоры с индийскими коллегами, чтобы первые могли рассказать что-нибудь последним, а последние в свою очередь могли задать первым вопросы. Я откидывался в кресло и начинал наслаждаться происходящим. Часто получалось так, что после первого вопроса я ловил на себе взгляд моего коллеги, в котором читалось непонимание, удивление и чуточка отчаяния. Выдерживалась небольшая пауза, чтобы посмотреть, будет ли отчаяние преобладать над непониманием и удивлением, а потом я нажимал кнопку отключения микрофона и переводил вопрос. Так через пару недель ежедневных упражнений с нашими индийскими коллегами мы уже могли с ними прекрасно изъясняться.

И в завершение я был хотел поблагодарить нашего преподавателя на работе, которого зовут Halil Akaydin, и который четыре года не предлагал мне зубрить правила и слова, а учил меня именно говорить по-английски. Хотя я до сих пор с опаской захожу в незнакомые заведения американского общепита.